Протоиерей Александр Ельчанинов - Православие для многих. Отрывки из дневника и другие записи. Православие для многих. Отрывки из дневника и другие записи Из «Записей» отца Александра

Александр Викторович Ельчанинов (1 марта 1881 — 24 августа 1934) - клирик Русской Православной Церкви, литератор.

Родился в городе Николаев в семье офицера. В 1900 году с золотой медалью окончил 2-ю тифлисскую гимназию, где учился в одном классе с П. А. Флоренским и В. Ф. Эрном. Окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета.

Отказался от академической карьеры и поступил в Московскую духовную академию, но досрочно покинул её. Участвовал в деятельности Христианского братства борьбы (ХББ), основанного В. П. Свенцицким и Эрном. Входил в редколлегию «Религиозно-общественной библиотеки» и был редактором-издателем газет ХББ. 18 ноября 1905 года избран членом совета Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева.

С 1910 года активно занимался педагогической деятельностью. На Высших женских курсах в Тифлисе читал лекции по истории религии и о новой русской религиозно-философской мысли. С 1912 года преподавал в гимназии Владимира Левандовского в Тифлисе, в 1914 году стал её директором.

В 1921 году поселился с семьей во Франции в Ницце, рукоположен в священника в 1926 году, преподавал русский язык. Был одним из руководителей Русского студенческого христианского движения (РСХД). Протоиерей Сергий Булгаков писал о нём как о священнике: «Он представлял собой явление необычайное и исключительное, ибо воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания».

В 1934 году был назначен в Александро-Невский собор на ул. Дарю в Париже, где прослужил всего неделю и тяжело заболел. Скончался в Париже и похоронен на кладбище в г. Медон под Парижем.

В книгу вошли некоторые из его записей, которые он вел для себя, отрывки из писем, имеющие общий интерес, несколько планов и проектов проповедей, случайные заметки на отдельных листках, найденные в его бумагах.

Незадолго до своей болезни О. Александр говорил, что хотел бы написать книгу для молодежи, как бы в ответ на часто обращаемые к нему, типичные для современного юношества, вопросы. Он завел папку с надписью "Письма к молодежи"; но этот план его не осуществился, и только после его смерти были собраны письма к руководимой им молодежи и из них взято то, что могло бы хоть отчасти его осуществить. Таково же происхождение и главы "К молодым священникам" - она была тоже представлена несколькими отрывочными заметками, но все же помещается в книге, так как затрагивает одну из тем, наиболее ему близких.

Кроме этих глав, намеченных, как мы видим, как бы самим автором, все материалы, книги сознательно не приведены ни в какую систему, чтобы не ставить никакого толкования между автором и читателем и предоставить каждому, в меру его внутренней потребности, почерпнуть из этой книги то, что было сущностью духовного облика отца Александра.

Таким образом, эта книга не есть литературное произведение, а подлинный документ человеческой жизни, то, в чем отразилась его душа и что осталось на земле от него.

Конечно, эта книга, составленная из отрывочных и случайных заметок, не исчерпывает его, но, для знавших и любивших его, это некие вехи, по

– 7 –

которым они узнают образ любимого пастыря, услышат еще раз его голос. Не знавшим же его она все же даст о нем некоторое понятие и, может быть, некоторую помощь, утверждение, поддержку - т. е. сделает именно то, что делал всю жизнь для людей сам отец Александр.

Особенно может быть важна эта книга для современного человека, приходящего от светской современной культуры к религии и церкви, так как и сам он пришел к священству через врата светской культуры, через годы общественной и педагогической деятельности и через все трудности русской трагической судьбы.

По своему рождению он принадлежал к военной во многих поколениях семье. Родоначальник ее, рыцарь Алендрок, вышел из Литвы на службу к князю Василию Темному, и отец Александр любил эту свою коренную связанность с русским прошлым. Но к его рождению ничего уже не оставалось вещественного от этого прошлого и имение их (в пределах которого были истоки Волги) давно уже не принадлежало семье.

Отец его умер рано - когда о. Александру было всего 12 лет. Семья жила на пенсию, и он еще в гимназии зарабатывал уроками и платил за учение свое и брата. Позже он сам себя содержал во время курса учения в Петербургском Университете. По окончании университета он был оставлен при нем для научной работы (по кафедре истории) и в то же время примкнул, по многим дружеским связям, к представителям верхов русской культуры, достигшей блестящего расцвета в начале нашего века. Это время отмечено движением к церкви и проповедью веры в утерявшем ее русском обществе. Движение это возникло в группе писателей, богословов и церковных деятелей, с которыми посильно работал и молодой студент А. Ельчанинов, предрекая этим путь всей своей жизни.

Его старший друг и наставник о. С. Булгаков так вспоминает те годы: "То было светское пастырство, проповедь веры в среде одичавшего в безбожии общества, и ей отдавался он, будущий пастырь, ранее своего пастырства. Во всей этой работе собирания духовных сил против безбожия и равнодушия, он являлся неизменным и незаменимым тружеником и сотрудником, смиренным и преданным исполнителем того, что на него возлагалось. Имя его должно быть вписано в историю нашего церковного просвещения, как и новейшего движения христианской мысли в России. Этому содействовали и его личные свойства, особое очарование его юности. Когда он появлялся - со своим лучистым ласковым взглядом - навстречу ему раскрывались сердца и появлялись улыбки".

– 8 –

Особенная дружба, начавшаяся еще с детства, связывала его с будущим священником о. Павлом Флоренским. Под его влиянием и по собственной склонности, хотя и не имея мысли о возможности для себя священства, он поступил в Богословскую Академию Сергиева Посада, одновременно принял участие в только что основанном Московском Религиозно-Философском Обществе и был его первым секретарем. В это же время в журнале "Новый Путь" появилась его первая статья "О мистицизме Сперанского", а годом позже - книга "История религий". И опять о. С. Булгаков отмечает: "А. Ельчанинов был любим и принят одинаково в кругах литературной Москвы и Петербурга, и везде с радостью встречалось появление студента с лучезарной улыбкой и особой скромностью и готовностью слушать и запечатлевать бесконечные творческие беседы".

Также принял он участие в начинаниях, задуманных для преодоления традиционной зависимости церкви от государства и ставивших своей задачей приближение общественного устройства к евангельскому идеалу. Он сам вспоминал, как ночью, где-то в подмосковном лесу, читал и пояснял рабочим Евангелие, за что и получил от полиции штраф в 100 рублей, будучи заподозрен в политической неблагонадежности.

Курс Академии был прерван отбыванием воинской повинности на Кавказе, и в Академию он больше не вернулся, увлекшись педагогической деятельностью, став сначала учителем, а потом директором одной частной гимназии в Тифлисе. Эта гимназия была опытом новой школы совместного обучения. Его бывшая ученица М. Зернова так вспоминает об этом времени: "Эта гимназия привлекала в свои стены самых талантливых преподавателей, но А. В. Ельчанинов был среди них исключительным и несравнимым. Его преподавание более чем что-либо иное в гимназии осуществляло ее основную идею - школу радости, творчества и свободы. Оно не укладывалось ни в какую систему и перерастало всякую программу. Это время полно для нас, учеников О. Александра, яркими личными воспоминаниями, овеяно очарованием прежде всего личности нашего учителя".

О его педагогическом даре пишет профессор Харвардского Университета Карпович, вспоминая своих товарищей и свою дружбу с о. Александром еще в гимназии: "Все самое существенное в нашей жизни было связано с ним. Ему можно было сказать о том, чего никому другому не доверил бы. У него можно было искать разрешения разных сомнений и советов в трудных случаях жизни. Его влияние перевешивало, если не исключало, все остальные. Наша привязанность к нему была безгранична, но влиянием своим

– 11 –

он пользовался с исключительной осторожностью. Никому ничего никогда не навязывая, он старался только помочь; каждому найти правильный путь в ту сторону, куда каждого из нас влекло".

Из приведенных воспоминаний видно, что он не был педагогом в общепринятом смысле слова, а скорее, даже еще в свои юношеские годы, он был настоящим духовным руководителем, "пастырем ранее своего пастырства", повторяя слова о нем о. С. Булгакова.

В эти же годы он читал лекции по истории религий на Высших Женских Курсах, а также частный цикл открытых лекций на тему, ему близкую, - о новой русской религиозно-философской мысли и об отдельных ее представителях, которых всех он лично знал.

В годы голода и разрухи он работал в американской помощи (Near East Relief), организовывая ремесленные, спортивные и просветительские занятия для детей, которых кормили американцы.

Позже, когда революционная буря рассеяла многих, он оказался с семьей во Франции, в Ницце, где первое время занимался сельским хозяйством, совмещая это с уроками русского языка и истории для русских детей во французском лицее.

– 12 –

Но к этому времени стало ясно, что светская педагогика не могла больше удовлетворять его, и другое, более высокое призвание влекло его к себе. Вот его рассказ о том, как это произошло: "Я получил письмо от О. Сергия Б., где он настойчиво советует мне принять священство. Я был поражен. Сначала мне стало страшно, как бывает страшно, когда почувствуешь судьбу, рок. Я понял сразу, что это невозвратимо, что это моя судьба. В другом я, может быть, пытался бы обойти ее, но тут я почти не колебался - я пошел навстречу, и тогда стало так радостно и ясно на душе. На старых путях (педагогика, лекторство) мне было уже нечем жить, на новом пути я оживаю, возрождаюсь снова. Это мое посвящение во вторую степень. Первое - брак, второе - священство". И еще: "Меня всегда, особенно последний год, пугало быстрое течение времени; это потому, что я стоял на месте. Теперь (с решением принять священство) я пошел в разрез со временем, или, вернее, нырнул в глубину, где время безразлично".

Принятие им в 1926 г. священства было как бы естественным продолжением и внутреннего его пути, и его внешней деятельности. Больше того - в священстве он проявил высшее, к чему был призван, и как бы осуществил замысел Божий о себе. Кто-то из его друзей сказал даже о его внешности в день его рукоположения: "Весь его иконописный облик как бы наконец нашел свое подлинное изображение".

Священство дало новое вдохновение его жизни. "До священства - как о многом я должен был молчать, удерживать себя. Священство для меня - возможность говорить полным голосом".

О том же свидетельствуют и его друзья. Профессор Ильин говорит: "Его личность просияла в священстве, которое развязало и раскрыло все заложенные в нем возможности".

Сам он в первые дни записывает: "Какая радость быть священником! Священство единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе самой серьезной стороной и где сам все время живешь всерьез".

Его духовник, о. С. Булгаков так оценивал его как священника: "Не только по своим личным качествам пастырской призванности и одаренности совершенно исключительной, но, в особенности, по своему типу, О. Александр, как священник, представлял собой явление необычайное и исключительное, ибо он воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания".

– 13 –

"В этой жизни он не был гостем; он был наш, он принадлежал нашей эпохе, нашей культуре, нашему кругу людей и интересов. Поэтому так живо и так просто можно было беседовать с ним о всех вопросах современности. Но все, что он говорил, было освещено каким-то одним внутренним смыслом, было связано одной идеей, и чувствовалось, что многообразие жизни есть для него подлинная и живая риза Божества.

Отсюда та сосредоточенность, та внутренняя строгость, которыми дышали его слова. У него не было предвзятых точек зрения, он легко вживался в любую мысль; но душа его стояла на камне, и это придавало его беседе исключительную ценность; он мог говорить обо всем, всегда говоря о том же; шел вместе с собеседником как друг и невольно вел его как учитель", - говорит о нем профессор Зандер.

Но в нем не было никакого "учительства", никакой нарочитой строгости. И, может быть, можно считать некоторым недостатком этой книги эту ее строгость, не свойственную ему самому и явившуюся результатом отбора для книги, главным образом того, что было им написано на темы аскетические и посвященные вопросам духовной жизни.

Поэтому же в этой книге мало отразились и многие черты его характера - та легкая и светлая веселость, которая так была ему свойственна, его простота и непосредственность, снисходительность к недостаткам других - совершенно естественная и постоянная и, вместе с тем, его склонность к тонкой иронии и юмору, также для него типичные.

Надо отметить, что интересы О. Александра были скорее характера практически аскетического, чем отвлеченно-богословского. Центром его внимания было применение христианства к жизни и интерес к человеческой душе. "Высший дар отца Александра был дар пастыря и духовника" (проф. Ильин). "Исповедь была основным призванием его священства. Знаменательно, что первый приступ его смертельной болезни свалил его во время исповеди" (монахиня Мария).

Каким он был духовником и чем он становился для людей, подходивших к нему на исповеди, мы видим из многих признаний: "Для меня он был олицетворением Божией правды на земле. Лучше, яснее, проще и мудрее его я никого не знал. В общении с ним открывался самый короткий путь к Богу... Как часто одна мысль, что придется перед ним каяться, останавливала от греха". "Разговоры с О. Александром, оставались в душе навсегда. Они были этапами духовной жизни". "Его руководство и наставления иногда почти неуловимы, слова скупы, но каждое оброненное им слово, полное человеческого

– 14 –

понимания, оставляет след на всю жизнь". У него был дар внимания и любви к каждому и дар забвения себя - в этом была его внутренняя сила и сила его необычайного влияния на людей".

Свое служение он нес также в проповеди. И, как раньше, его уроки и лекции были полны духовной высоты, так теперь, его проповеди отличались ясностью, сжатостью, насыщенностью мысли. Он всегда готовился к тому, что он скажет, и никогда к тому, как он скажет. Поэтому его проповеди носили характер непосредственности и глубокого внутреннего чувства, соединенных с ясностью мысли.

Сам он пишет об этом: "Чтобы говорить не приготовившись, надо иметь точную тему, расчлененную на главные мысли. Но главное, творчество должно происходить во время проповеди, иначе перегораешь, готовясь, и слушающим преподносишь холодный пепел". И еще: "Когда я обдумываю что сказать, почти всегда у меня начинается процесс богословского и словесного творчества и сама проповедь, таким образом, становится репродукцией. Значит, надо этот процесс совершать вслух, при людях; но для этого два условия - наполненное сердце и полная простота".

И это наполненное сердце и полная простота делали то, что действие его слов было необычайное.

Одна из руководительниц летнего лагеря дает этому пример: "Отец Александр ведет в лагере беседу, окруженный тесным кругом вдруг изменившихся, серьезных и увлеченных лиц. Тема лекции - трудная аскетическая духовная проблема. Поражает, как у этих, иногда самых легкомысленных и часто кажущихся нам, руководительницам, безнадежно элементарными, девушек, вырастает такой глубокий и захватывающий интерес к словам отца Александра. Приехав, он постепенно преображает весь строй лагеря и совершает чудеса".

Одним из больших увлечений отца Александра и особенно близким его духу было "Движение" - Христианское Студенческое Движение Молодежи, к которому он был близок еще в России через профессора Новоселова, принявшего после революции монашество и погибшего в сане Епископа. Новоселов вел в Москве проповедь веры среди студенчества и привлекал его к Церкви.

"Я все больше ценю "Движение", - пишет О. Александр, - как собрание всего живого в церкви, всех тех, кто принимает христианство не как традицию, не как слова, не как быт, а как жизнь". Особенно вдохновляли его большие ежегодные съезды Движения: "Атмосфера съездов Движения напоминает мне отдаленно тот горячий воздух тесных христианских общин

– 15 –

апостольского века, в котором дышит Дух святой и совершаются чудеса, без которого христианин задыхается и является только тенью, только схемой христианина".

На одном из съездов он встречает своего прежнего ученика, который отмечает: "Все прежний он, все тот же знакомый учитель, но чувствуется за этим неведомая глубина". Встречая его уже священником: "Мудрость его смирения, мудрость кротости давали ему особую власть над душами". "Главное в нем - простота. Но не изначальная простота человека, не знающего сложности мира, а простота зрячая, нашедшая меру в сложности". "Когда я увидел его священником, я определил для себя самого его особенность - сочетание в нем очень высокой настроенности с веселой жизнерадостностью, временами казавшейся чуть не беспечностью".

Эта ли беспечность во внешних обстоятельствах жизни или его душевное здоровье были тому причиною, - но он сохранял что-то удивительно молодое во всем своем облике.

Его тесть вспоминает о нем: "Разве был в нем хоть малейший признак старости? - он не только оставался все тем же, но становился как будто все моложе и моложе душой. Да даже физически - разве можно было сказать, что это человек уже перешедший за 50 лет тяжелой трудовой жизни, всегда переполненной непосильной работой, ни на минуту не отвлекавшей его от постоянного внутреннего горения".

Но умер он сравнительно рано, всего 53 лет, полный сил и планов жизни - только что его перевели из Ниццы в кафедральный собор Парижа.

Он умер в Париже 24 августа 1934 года от прободения язвы желудка, вызвавшего сложное внутреннее заражение, длившееся 5 месяцев.

Умер в больших страданиях.

О его болезни и смерти также скорее всего представляется возможным говорить словами его друзей, следивших за этой трагической эпопеей.

"Иногда, помимо общего ощущения ужаса и трагизма смерти, мы чувствуем еще нечто другое. Жизнь окончена, подведена черта. Земной путь весь перед нами, и мы видим какую-то внутреннюю логику этого пути, его особую многозначительность и поучительность для нас. Эти мысли остро переживались у гроба отца Александра. Воистину, он был человеком "большой Судьбы", которая определяется внутренней гармонией пройденного пути, близостью Божьего замысла о человеке к тому, как человек этот замысел

– 16 –

осуществил в жизни. Для знавших отца Александра не могло быть сомнения в его причастности к "большой Судьбе". Он был представителем того культурнейшего слоя русского общества, которое определило собою духовный облик и мысль блестящего начала XX века. Свой жизненный путь О. Александр завершил среди нас и, смею думать, раскрыл его в совершенной полноте христианской смиренной праведности. Через многие годы блестящей педагогической деятельности, через сложные переживания утонченной русской религиозно-философской мысли, подошел он к священству мудрому, зрелому, смиренному и простому. Таковы были мысли о почившем, таким казался подведенный итог этой большой судьбы.

В гробу, в золотом иерейском облачении, с большим медным крестом в руках, с лицом спокойным и кротким, запечатленным, высшей мудростью, лежал человек, сумевший раскрыть и осуществить себя перед Богом и людьми, показавший нам, как путь из Афин может привести в наши дни душу к небесному Иерусалиму.

Человечески смерть всегда трагедия и утрата, особенно для семьи, для близких. Но в этой смерти, помимо человеческого, открывалось и Божеское: полновесный плод человеческой праведности и человеческого подвига вручался в руки Творца (Монахиня Мария).

Таким рисуется образ Отца Александра в изображении его близких и друзей, но лучше и полнее всего, думается, отразился он непосредственно в его книге, которая, несмотря на свою отрывочность и краткость, есть все же обращенный к нам его собственный живой голос.

Т. Е. /Тамара Ельчанинова/

– 17 –

О. АЛЕКСАНДР ЕЛЬЧАНИНОВ

24 августа 1934 г. скончался после долгой и мучительной болезни о. А. В. Ельчанинов. Смерть вырвала его в полноте сил, когда он готовился вступить на новое поприще пастырского служения в Парижском кафедральном соборе, куда он призван был митрополитом Евлогием после внезапной смерти о. Г. Спасского. Болезнь, жестокая и неожиданная, поразила его, и, как хищный коршун, выпила из него все жизненные силы. Казалось, отяготела на нем десница Господня, и, как Ной на гноище, лежал он на одре болезни, который сделался для него и одром смерти. Все, что могла сделать человеческая помощь и самоотверженная любовь, было сделано для него, но Господь судил призвать праведника в Свою обитель, и туда возлетела его светлая, чистая и праведная душа, не удержанная человеческими усилиями. Судьбины Божий неисповедимы, и не о нем, упокоившемся, в стране живых ныне надо сожалеть, а о себе самих, без него оставшихся. Ибо горькая утрата для живых есть его уход от нас. Я не позволю себе здесь касаться святыни скорби его собственной семьи, но его духовная семья простиралась далеко и широко за пределы этой последней. Он был священник и пастырь, связанный нитями духовноотеческой любви с множеством душ, которые теперь почувствуют себя осиротевшими, потерявшими кроткого и любящего отца и друга. Эти слезы и эта любовь ведомы только небу, о них не будет рассказано в летописях истории, хотя то, что совершается в сердцах, есть самое важное, что вообще происходит в жизни. Не только по личным качествам, пастырской призванности и одаренности, совершенно исключительной, но в особенности по-своему типу, О. Александр, как священник, представлял собой явление необычайное и исключительное. Ибо он

Статья из Журнала "Путь" № 45.

– 19 –

воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания. Он был одним уже из немногих в эмиграции представителей старой русской культуры, достигшей перед революцией, в особенности в тех петербургских и московских кругах, в которых он вращался, своего рода зенита. Здесь биография почившего вплетается в историю этой русской культуры, о чем пишущий эти строки может быть и историческим свидетелем.

Мое знакомство со студентом, сначала Петербургского Университета, а потом Московской Академии" А. В. Ельчаниновым относится к эпохе примерно 30 лет тому назад в Москве. В это время выделялась и обращала на себя внимание молодая группа мыслителей, писателей и церковных деятелей, связанная между собою не только личной дружбой, но и товариществом по школе. Судьбе было угодно, чтобы на одной школьной скамье в Тифлисской гимназии сидели такие люди, как великий русский ученый и богослов О. Павел Флоренский, безвременно скончавшийся философ Вл. Эрн и будущий священник и педагог А. В. Ельчанинов, которые затем в северных столицах, но преимущественно в Москве, продолжали свою школьную связь. Все они - каждый по-своему - определились в новом для того времени, но исторически давно жданном религиозно-культурном типе, который естественно примыкал к более старшему поколению того же характера плеяды мыслителей, писателей, богословов, поэтов нашего поколения (Тернавцев, Бердяев, Карташев, Вяч. Иванов, Гершензон, Розанов, кн. Трубецкие и др.). К ним же естественно присоединились и их молодые сверстники, как свящ. С. Свенцицкий, Андрей Белый, свящ. С. М. Соловьев, А. Блок и др. А. В. Ельчанинов был любим и принят одинаково в кругах литературной Москвы и Петербурга, и везде с радостью встречалось появление студента с лучезарной улыбкой, с особой скромностью и готовностью слушать и запечатлевать эти бесконечные творческие беседы. В дружеских кругах его звали Эккерманом при Вяч. Иванове, а затем при о. П. Флоренском, с которым он вместе жил в Сергиевом Посаде (кажется, он и сам, шутя, применял к себе это название).

Начало этого века отмечено в истории русской мысли возникновением так называемых религиозно-философских обществ, сначала в Петербурге, затем в Москве, а позже и в Киеве. В них находили для себя выражение новые борения и искания, с их проблематикой и идеологией. Московское религиозно-философское общество "имени Вл. Соловьева" было основано осенью 1905 года, и первым его секретарем и неизменным сотрудником явился А. В. Ельчанинов (принимавший участие ранее того и в

– 20 –

Петербургском религиозно-философском обществе), и он оставался на этом посту, пока для этого была внешняя возможность, неся по преимуществу невидимую, но незаменимую организационную работу. Это была, в то же время, активная проповедь христианства, борьба с безбожием интеллигенции в ее собственном стане, - особая задача, выпавшая на долю нашего поколения и разрешавшаяся с посильной искренностью и энтузиазмом, хотя и без решительной победы, если судить по теперешнему разгулу старого интеллигентского, разлившегося в массы атеизма. А. В. Ельчанинов, вместе с друзьями, служил уже здесь делу христианской миссии, которому позже отдал себя всецело как священник. Одновременно возникали и иные начинания в области религиозно-политической, с которыми А. В. Ельчанинов также был связан через своих друзей. Здесь речь шла об идейном и практическом преодолении традиционной идеологии, сливавшей и отождествлявшей политический абсолютизм с православием. Но собственное признание А. В. Ельчанинова было всегда не литературное, но личное общение с людьми, в частности с молодыми душами. Он был педагогом по призванию, и уже тогда было известно, какой исключительной любовью пользовался молодой студент среди своих учеников. И эта черта - особый интерес к воспитанию и умение установить личную связь и дружбу между воспитателем и воспитываемым - была особым даром О. Александра. Этой своей потребности он нашел удовлетворение позднее на поприще педагогическом, став во главе частной гимназии в Тифлисе.

Обстоятельства разлучили нас надолго, и наша новая встреча произошла уже в беженстве, в Ницце, где он разделял общую скорбную долю эмигрантского существования. При этой встрече для меня стало ясно, что он решительно перерос уже рамки светской педагогии, которая ограничивается наружными покровами души, не входя в самое сердце. Пришло время осуществить педагогический дар во всей его полноте - в пастырстве. "К почести высшаго звания" -к предстоянию перед алтарем Господним влекла его одинаково как его личная религиозная потребность, так и эта педагогическая стихия. И желанное совершилось, - с 1926 года о. Александр - священник, занимающий скромное место при Ниццком соборе. Со всей открытостью своей чистой и верующей души внушал он небесные радости предстояния перед апостолом Агнца и с христианским смирением и мудростью этого смирения принимал терния, которые неизбежно встречаются на пути этого служения, как и внешние трудности жизни, его не щадившие. Он отдался работе приходского священника, но мог ли он при этом забыть свою первую

– 21 –

любовь - воспитание детства и юношества, конечно, уже на церковных началах? И нельзя было не поражаться и не радоваться, видя с какой преданностью относились к нему его молодые друзья. То была какая-то простая и крепкая настоящая дружба. В этом совершалась та молчаливая и незримая пастырская работа над человеческими сердцами тех, кто с такой любящей скорбью отпускали его из Ниццы и теперь так глубоко и искренно его оплакивают. В это время в собственной духовной жизни почившего стали преобладать настроения аскетические. Он посвящал преимущественное внимание святоотеческой письменности.

Много даров у Бога, и Бог ведает пути Свои. Нечеловеческий глаз в редеющих рядах старого культурного поколения, а в особенности в пастырстве, - еще не видит новых заместителей опустевших мест, и по-человечески становится тоскливо и жутко. Однако не место этим чувствам там, где совершается воля Божия. Сеется семя в смерти, восстает в славе, и славим и благодарим Господа о всем!

Кланяясь отшедшему в вечность и творя ему вечную память, да будет мне дано соединить ее с памятью о всей той отошедшей эпохе, как и о тех друзьях, с которыми Провидение соединяло почившего и нас всех в этой жизни, и прежде всего тех школьных его друзей, из которых "иных уже нет, а те далече", с памятью о великой русской религиозной культуре.

"Если пшеничное зерно не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет плод свой". Слава и вечная память всем отшедшим и ныне почившему брату нашему!

Прот. С. Булгаков

– 23 –

Издание :

Ельчанинов Александр свящ. Записи. – М.: Издание Сретенского мон., 1996 (переизд.: Париж: YMCA-Press, 1978).

Величайший знаток глубин человеческого духа, преп. Исаак Сирин в своем 41-м слове говорит: «Восчувствовавший свой грех выше того, кто молитвою своею воскрешает мертвых; кто сподобился видеть самого себя, тот выше сподобившегося видеть Ангелов».

Вот к этому познанию самого себя и ведет рассмотрение вопроса, который мы поставили в заголовке.

И гордость, и самолюбие, и тщеславие, сюда можно прибавить - высокомерие, надменность, чванство, - все это разные виды одного основного явления - «обращенности на себя», - оставим его как общий термин, покрывающий все вышеперечисленные термины. Из всех этих слов наиболее твердым смыслом отличаются два: тщеславие и гордость; они, по «Лествице», как отрок и муж, как зерно и хлеб, начало и конец.

Детская и юношеская застенчивость часто ни что иное, как то же скрытое самолюбие и тщеславие.

Той же ориентировкой на зрителя объясняется грех самооправдания, который часто вкрадывается незаметно даже в нашу исповедь: «грешен как и все». - «только мелкие грехи - никого не убил, не украл». В дневниках гр. С. А. Толстой есть такое характерное место: «И то, что я не умела воспитать детей (вышедши замуж девочкой и запертая на 18 лет в деревне), меня часто мучает». Главная покаянная фраза совершенно отменяется самооправданием в скобках.

Бес тщеславия радуется, говорит преп. Иоанн Лествичник, видя умножение наших добродетелей: чем больше у нас успехов, тем больше пищи для тщеславия. «Когда я храню пост, я тщеславлюсь; когда же, для утаения подвига моего, скрываю его - тщеславлюсь о своем благоразумии. Если я красиво одеваюсь, я тщеславлюсь, а переодевшись в худую одежду, тщеславлюсь еще больше. Говорить ли стану - тщеславием обладаюсь; соблюдаю молчание - паки оному предаюсь. Куда сие терние ни поверни, все станет оно вверх своими спицами».

Ядовитую сущность тщеславия хорошо знал Лев Толстой. В своих ранних дневниках он жестоко обличает себя за тщеславие. В одном из дневников 50-х годов он горько жалуется, что стоит появиться в его душе доброму чувству, непосредственному душевному движению, как сейчас же появляется оглядка на себя, тщеславное ощупывание себя, и вот - драгоценнейшие движения души исчезают, тают, как снег на солнце. Тают, значит, умирают; значит - благодаря тщеславию - умирает лучшее, что есть в вас, значит, - мы убиваем себя тщеславием; реальную, простую, добрую жизнь заменяем призраками. Тщеславный стремится к смерти и ее получает.

«Я редко видел, - пишет один из современных писателей, - чтобы великая немая радость страдания проходила далями человеческих душ, не сопровождаемая своим отвратительным спутником - суетным, болтливым кокетством (тщеславием). В чем сущность кокетства? По моему, в неспособности к бытию. Кокетливые люди - люди, в сущности, не существующие, ибо бытие свое они сами приравнивают к мнению о них других людей. Испытывая величайшие страдания, кокетливые люди органически стремятся к тому, чтобы показать их другим, ибо посторонний взгляд для них то же, что огни рампы для театральных декораций» (Степун, «Николай Переслегин», стр. 24).

Усилившееся тщеславие рождает гордость.

Гордость есть крайняя самоуверенность, с отвержением всего, что не мое, источник гнева, жестокости и злобы, отказ от Божией помощи, «демонская твердыня». Она - «медная стена» между нами и Богом (Авва Пимен); она - вражда к Богу, начало всякого греха, она - во всяком грехе. Ведь всякий грех есть вольная отдача себя своей страсти, сознательное попрание Божьего закона, дерзость против Бога, хотя «гордости подверженный как раз имеет крайнюю нужду в Боге, ибо люди спасти такого не могут». («Леств.»).

Откуда же берется эта страсть? Как она начинается? Чем питается? Какие степени проходит в своем развитии? По каким признакам можно узнать ее?

Во всяком случае, если человеку трудно просить прощения, если он обидчив и мнителен, если помнит зло и осуждает других, то это все - несомненно признаки гордости.

Об этом прекрасно пишет Симеон Новый Богослов: «Кто, будучи бесчестим или досаждаем, сильно болеет от этого сердцем, о том человеке ведомо да будет, что он носит древнего змия (гордость) в недрах своих. Если он станет молча переносить обиды, то сделает змия этого немощным и расслабленным. А если будет противоречить с горечью и говорить с дерзостью, то придаст силы змию изливать яд в сердце его и немилосердно пожирать внутренности его».

В «Слове на язычников» Св. Афанасия Великого есть такое место: «Люди впали в самовожделение, предпочтя собственное созерцанию божественному» (Творения, т. 1, стр. 8, М., изд. 1851 г.). В этом кратком определении вскрыта самая сущность гордости: человек, для которого доселе центром и предметом вожделения был Бог, отвернулся от Него, «впал в самовожделение», восхотел и возлюбил себя больше Бога, предпочел божественному созерцанию - созерцание самого себя.

В нашей жизни это обращение к «самосозерцанию» и «самовожделению» сделалось нашей природой и проявляется хотя бы в виде могучего инстинкта самосохранения, как в телесной, так и в душевной нашей жизни.

Как злокачественная опухоль часто начинается с ушиба или продолжительного раздражения определенного места, так и болезнь гордости часто начинается или от внезапного потрясения души (например, большим горем), или от продолжительного личного самочувствия, вследствие, например, успеха, удачи, постоянного упражнения своего таланта.

Часто это - так называемый «темпераментный» человек, «увлекающийся», «страстный», талантливый. Это - своего рода извергающийся гейзер, своей непрерывной активностью мешающий и Богу, и людям подойти к нему. Он полон, поглощен, упоен собой. Он ничего не видит и не чувствует, кроме своего горения, таланта, которым наслаждается, от которого получает полное счастье и удовлетворение. Едва ли можно сделать что-нибудь с такими людьми, пока они сами не выдохнутся, пока вулкан не погаснет. В этом опасность всякой одаренности, всякого таланта. Эти качества должны быть уравновешены полной, глубокой духовностью.

В случаях обратных, в переживаниях горя - тот же результат: человек «поглощен» своим горем, окружающий мир тускнеет и меркнет в его глазах; он ни о чем не может ни думать, ни говорить, кроме, как о своем горе; он живет им, он держится за него, в конце концов, как за единственное, что у него осталось, как за единственный смысл своей жизни. Ведь есть же люди. «которые в самом чувстве собственного унижения посягнули отыскать наслаждение» (Достоевский, «Записки из подполья»).

Часто эта обращенность на себя развивается у людей тихих, покорных, молчаливых, у которых с детства подавлялась их личная жизнь, и эта «подавленная субъективность порождает, как компенсацию, эгоцентрическую тенденцию (Юнг, «Психологические типы»), в самых разнообразных проявлениях: обидчивость, мнительность, кокетство, желание обратить на себя внимание даже поддерживанием и раздуванием дурных о себе слухов, наконец, даже в виде прямых психозов характера навязчивых идей, манией преследования или манией величия (Поприщин у Гоголя).

Итак, сосредоточенность на себе уводит человека от мира и от Бога; он, так сказать, отщепляется от общего ствола мироздания и обращается в стружку, завитую вокруг пустого места.

Попробуем наметить главные этапы развития гордости от легкого самодовольства до крайнего душевного омрачения и полной гибели.

Вначале это только занятость собой, почти нормальная, сопровождаемая хорошим настроением, переходящим часто в легкомыслие. Человек доволен собой, часто хохочет, посвистывает, напевает, прищелкивает пальцами. Любит казаться оригинальным, поражать парадоксами, острить; проявляет особые вкусы, капризен в еде. Охотно дает советы и вмешивается по-дружески в чужие дела; невольно обнаруживает свой исключительный интерес к себе такими фразами (перебивая чужую речь): «нет, что я вам расскажу», или «нет, я знаю лучше случай», или «у меня обыкновение... », или «я придерживаюсь правила... », «я имею привычку предпочитать» (у Тургенева).

Говоря о чужом горе, бессознательно говорят о себе: «Я так была потрясена, до сих пор не могу прийти в себя». Одновременно, огромная зависимость от чужого одобрения, в зависимости от которого человек то внезапно расцветает, то вянет и «скисает». Но в общем, в этой стадии настроение остается светлым. Этот вид эгоцентризма очень свойственен юности, хотя встречается и в зрелом возрасте.

Счастье человеку, если на этой стадии встретят его серьезные заботы, особенно о других (женитьба, семья), работа, труд. Или пленит его религиозный путь, и он, привлеченный красотой духовного подвига, увидит свою нищету и убожество и возжелает благодатной помощи. Если этого не случится, болезнь развивается дальше.

Является искренняя уверенность в своем превосходстве. Часто это выражается в неудержимом многословии. Ведь что такое болтливость, как, с одной стороны, отсутствие скромности, а с другой -самоуслаждение примитивным процессом самообнаружения. Эгоистическая природа многословия ничуть не уменьшается от того, что это многословие иногда на серьезную тему: гордый человек может толковать о смирении и молчании, прославлять пост, дебатировать вопрос - что выше - добрые дела или молитва.

Уверенность в себе быстро переходит в страсть командования; он посягает на чужую волю (не вынося ни малейшего посягания на свою) распоряжается чужим вниманием, временем, силами, становится нагл и нахален. Свое дело - важно, чужое - пустяки. Он берется за все, во все вмешивается.

На этой стадии настроение гордого портится. В своей агрессивности он, естественно, встречает противодействие и отпор; является раздражительность, упрямство, сварливость; он убежден, что его никто не понимает, даже его духовник; столкновения с «миром» обостряются, и гордец окончательно делает выбор: «я» против людей, но еще не против Бога.

Душа становится темной и холодной, в ней поселяется надменность, презрение, злоба, ненависть. Помрачается ум, различение добра и зла делается спутанным, так как оно заменяется различением «моего» и «не моего». Он выходит из всякого повиновения, невыносим во всяком обществе; его цель - вести свою линию, посрамить, поразить других; он жадно ищет известности, хотя бы скандальной, мстя этим миру за непризнание и беря у него реванш. Если он монах, то бросает монастырь, где ему все невыносимо, и ищет собственных путей. Иногда эта сила самоутверждения направлена на материальное стяжание, карьеру, общественную и политическую деятельность, иногда, если есть талант - на творчество, и тут гордец может иметь, благодаря своему напору, некоторые победы. На этой же почве создаются расколы и ереси.

Наконец, на последней ступеньке, человек разрывает и с Богом. Если раньше он делал грех из озорства и бунта, то теперь разрешает себе все: грех его не мучит, он делается его привычкой; если в этой стадии ему может быть легко, то ему легко с диаволом и на темных путях. Состояние души мрачное, беспросветное, одиночество полное, но вместе с тем искреннее убеждение в правоте своего пути и чувство полной безопасности, в то время как черные крылья мчат его к гибели.

Собственно говоря, такое состояние мало чем отличается от помешательства.

Гордый - и в этой жизни пребывает в состоянии полной изоляции (тьма кромешная). Посмотреть, как он беседует, спорит: он или вовсе не слышит того, что ему говорят, или слышит только то, что совпадаете его взглядами; если же ему говорят что-либо, несогласное с его мнениями, он злится, как от личной обиды, издевается и яростно отрицает. В окружающих он видит только те свойства, которые он сам им навязал, так что даже в похвалах своих он остается гордым, в себе замкнутым, непроницаемым для объективного.

Характерно, что наиболее распространенные формы душевной болезни - мания величия и мания преследования - прямо вытекают из «повышенного самоощущения» и совершенно немыслимы для смиренных, простых, забывающих себя людей. Ведь и психиатры считают, что к душевной болезни (паранойя) ведут, главным образом, преувеличенное чувство собственной личности, враждебное отношение к людям, потеря нормальной способности приспособления, извращенность суждений. Классический параноик никогда не критикует себя, он всегда прав в своих глазах и остро недоволен окружающими людьми и условиями своей жизни.

Вот где выясняется глубина определения преп. Иоанна Лествичника: «Гордость есть крайнее души убожество». Гордый терпит поражение на всех фронтах:

Психологически - тоска, мрак, бесплодие.
Морально - одиночество, иссякание любви, злоба.
С богословской точки зрения - смерть души, предваряющая смерть телесную, геенна еще при жизни.
Гносеологически - солипсизм.
Физиологически и патологически - нервная и душевная болезнь.

В заключение естественно поставить вопрос: как бороться с болезнью, что противопоставить гибели, угрожающей идущим по этому пути?

Ответ вытекает из сущности вопроса - смирение, послушание объективному; послушание, по ступенькам - любимым людям, близким, законам мира, объективной правде, красоте, всему доброму в нас и вне нас, послушание Закону Божию, наконец - послушание Церкви, ее уставам, ее заповедям, ее таинственным воздействиям.

А для этого-то, что стоит в начале христианского пути: «Кто хочет идти за Мною, пусть отвержется себя».

Да отвержется, ... да отвергается каждый день; пусть каждый день - как стоит в древнейших рукописях - берет человек свой крест - крест терпения обид, поставления себя на последнее место, пронесения огорчений и болезней и молчаливого принятия поношения, полного безоговорочного послушания - немедленного, добровольного, радостного, бесстрашного, постоянного.

И тогда ему откроется путь в царство покоя, «глубочайшего смиренномудрия, все страсти истребляющего».

Богу нашему, «Который гордым противится, а смиренным дает благодать», - слава.

15.02.2013 1

Психология Христианства

Мы решили опубликовать в этом номере нектар православной философии и психологии. Такие статьи и книги, на наш взгляд, должен читать каждый человек, который считает себя христианином. Также и люди, у которых другое религиозное воззрение, найдут в этой статье очень много полезного.

Сейчас в современном обществе очень популярно выражение «полюби себя», но в обществе, пропитанном эгоизмом, где даже психологи не знают, что есть личность, такое мнение часто приводит к росту гордыни и множеству психологических заболеваний. Как это происходит, хорошо объясняется в этой статье. В современной России да и во всем мире — множество различных психотренингов и психологов. На наш взгляд, если бы те психологи, кроме знаний, полученных на современных курсах, усвоили бы истины, которые даются в этой статье, то эффект от их тренингов и консультаций вырос бы в сотни раз. Ведь психология - это наука о душе. И учиться ей нам нужно у духовно продвинутых личностей.

Демонская твердыня

О гордости

Александр Елчанинов

И гордость, и самолюбие, и тщеславие, сюда можно прибавить - высокомерие, надменность, чванство - все это разные виды одного основного явления - «обращенности на себя», оставим его как общий термин, включающий все вышеперечисленное. Из всех этих слов наиболее твердым смыслом отличаются два: тщеславие и гордость; они, по «Лествице», как отрок и муж, как зерно и хлеб, начало и конец.

Симптомы тщеславия, этого начального греха: нетерпение упреков, жажда похвал, искание легких путей, непрерывное ориентирование на других - что они скажут? как это покажется? что подумают? «Тщеславие издали видит приближающегося зрите-ля и гневливых делает ласковыми, легкомысленных - серьезными, рассеянных - сосредоточенными, обжорливых - воздержанными и т. д.» - все это происходит, пока есть зрители. Детская и юношеская застенчивость часто не что иное, как скрытое самолюбие и тщеславие. Той же ориентировкой на зрителя объясняется грех самооправдания, который часто вкрадывается незаметно, даже в нашу исповедь: «грешен как и все», «только мелкие грехи - никого не убил, не украл». В дневниках гр. С. А. Толстой есть такое характерное место: «И то, что я не умела воспитать детей (вышедши замуж девочкой и запертая на 18 лет в деревне), меня часто мучает». Главная покаянная фраза совершенно отменяется самооправданием в скобках.

«Бес тщеславия радуется» - говорит преп. Иоанн Лествичник, видя умножение наших добродетелей: чем больше у нас успехов, тем больше пищи для тщеславия. «Когда я храню пост, я тщеславлюсь; когда же для утаения подвига моего скрываю его - тщеславлюсь о своем благоразумии. Если я красиво одеваюсь, я тщеславлюсь, а переодевшись в худую одежду, тщеславлюсь еще больше. Говорить ли стану - тщеславием обладаюсь; соблюдаю молчание - паки оному предаюсь. Куда сие терние ни поверни, все станет оно вверх своими спицами».

Ядовитую сущность тщеславия хорошо знал Лев Толстой. В своих ранних дневниках он жестоко обличает себя за тщеславие. В одном из дневников 50-х годов он горько жалуется, что стоит появиться в его душе доброму чувству, непосредственному душевному движению, как сейчас же появляется оглядка на себя, тщеславное ощупывание себя, и вот драгоценнейшие движения души исчезают, тают, как снег на солнце. Тают, значит, умирают; значит, благодаря тщеславию умирает лучшее, что есть в вас, значит, мы убиваем себя тщеславием; реальную, простую, добрую жизнь заменяем призраками. Тщеславный стремится к смерти и ее получает.

«Я редко видел, - пишет один из современных писателей, - чтобы великая немая радость страдания проходила далями человеческих душ, не сопровождаемая своим отвратительным спутником - суетным, болтливым кокетством (тщеславием). В чем сущность кокетства? По-моему, в неспособности к бытию. Кокетливые люди - люди, в сущности, не существующие, ибо бытие свое они сами приравнивают к мнению о них других людей. Испытывая величайшие страдания, кокетливые люди органически стремятся к тому, чтобы показать их другим, ибо посторонний взгляд для них то же, что огни рампы для театральных декораций» (Степун, «Николай Переслегин»,

Усилившееся тщеславие рождает гордость. Гордость есть крайняя самоуверенность с отвержением всего, что не мое, источник гнева, жестокости и злобы, отказ от Божией помощи, «демонская твердыня». Она - «медная стена» между нами и Богом (Авва Пимен); она - вражда к Богу, начало всякого греха, она - во всяком грехе. Ведь всякий грех есть вольная отдача себя своей страсти, сознательное попрание Божьего закона, дерзость против Бога, хотя «гордости подверженный как раз имеет крайнюю нужду в Боге, ибо люди спасти такого не могут». («Леств.»).

Последнее особенно важно, так как гордый обычно не видит своего греха. Некий разумный старец увещал на душу одного брата, чтобы тот не гордился: а тот, ослепленный умом своим, отвечал ему: «Прости меня, отче, во мне нет гордости». Мудрый старец ему ответил: «Да чем же ты, чадо, мог лучше доказать свою гордость, как не этим ответом!». Во всяком случае, если человеку трудно просить прощения, если он обидчив и мнителен, если помнит зло и осуждает других, то это все, несомненно, признаки гордости.

В «Слове на язычников» Св. Афанасия Великого есть такое место: «Люди впали в самовожделение, предпочтя собственное созерцанию божественному» (Творения, т. 1, стр. 8, М., изд. 1851 г.). В этом кратком определении раскрыта сущность гордости: человек, для которого доселе центром и предметом вожделения был Бог, отвернулся от Него, «впал в самовожделение», восхотел и возлюбил себя больше Бога, предпочел божественному созерцанию созерцание самого себя.

В нашей жизни это обращение к «самосозерцанию» и «самовожделению» сделалось нашей природой и проявляется хотя бы в виде могучего инстинкта самосохранения как в телесной, так и в душевной нашей жизни. Как злокачественная опухоль часто начинается с ушиба или продолжительного раздражения определенного места, так и болезнь гордости часто начинается или от внезапного потрясения души (например, большим горем), или от продолжительного личного самочувствия, вследствие, например, успеха, удачи, постоянного упражнения своего таланта.

Часто - это так называемый «темпераментный» человек, «увлекающийся», «страстный», талантливый. Это своего рода извергающийся гейзер, своей непрерывной активностью мешающий и Богу, и людям подойти к нему. Он полон, поглощен, упоен собой. Он ничего не видит и не чувствует, кроме своего горения, таланта, которым наслаждается, от которого получает полное счастье и удовлетворение. Едва ли можно сделать что-нибудь с такими людьми, пока они сами не выдохнутся, пока вулкан не погаснет. В этом опасность всякой одаренности, всякого таланта. Эти качества должны быть уравновешены полной, глубокой духовностью.

В обратных случаях, в переживаниях горя - тот же результат: человек «поглощен» своим горем, окружающий мир тускнеет и меркнет в его глазах; он ни о чем не может ни думать, ни говорить, кроме как о своем несчастье; он живет им, он держится за него, в конце концов, как за единственное, что у него осталось, как за единственный смысл своей жизни. Ведь есть люди, «которые в самом чувстве собственного унижения посягнули отыскать наслаждение» (Достоевский, «Записки из подполья»).

Часто эта обращенность на себя развивается у людей тихих, покорных, молчаливых, у которых с детства подавлялась их личная жизнь, и эта «подавленная субъективность порождает как компенсацию эгоцентрическую тенденцию» (Юнг, «Психологические типы») в самых разнообразных проявлениях: обидчивость, мнительность, кокетство, желание обратить на себя внимание, даже поддерживанием и раздуванием дурных слухов о себе, наконец, даже в виде прямых психозов, например, навязчивых идей, мании преследования или мании величия (Поприщин у Гоголя).

Вначале - это только занятость собой, почти нормальная, сопровождаемая хорошим настроением, переходящим часто в легкомыслие. Человек доволен собой, часто хохочет, посвистывает, напевает, прищелкивает пальцами. Любит казаться оригинальным, поражать парадоксами, острить, проявляет особые вкусы, капризен в еде. Охотно дает советы и по-дружески вмешивается в чужие дела, невольно обнаруживает исключительный интерес к себе такими фразами (перебивая чужую речь): «нет, что я вам расскажу», или «нет, я знаю лучше случай», или «у меня обыкновение», или «я придерживаюсь правила», «я имею привычку предпочитать» (у Тургенева).

Говоря о чужом горе, бессознательно говорят о себе: «Я так была потрясена, до сих пор не могу прийти в себя». Одновременно проявляется огромная зависимость от чужого одобрения, на основании которого человек то внезапно расцветает, то вянет и «скисает». Но в общем на этой стадии настроение остается светлым. Этот вид эгоцентризма очень свойственен юности, хотя встречается и в зрелом возрасте.

Собор Александра Невского (Париж), где служил отец Александр Ельчанинов.

Человек будет счастлив, если на этой стадии у него появятся серьезные заботы, особенно о других (женитьба, семья), работа, труд. Или пленит его религиозный путь, и он, привлеченный красотой духовного подвига, увидит свою нищету и убожество и возжелает благодатной помощи. Если этого не случится, болезнь развивается дальше. Является искренняя уверенность в своем превосходстве. Часто это выражается в неудержимом многословии. Ведь что такое болтливость? С одной стороны - отсутствие скромности, а с другой - самоуслаждение примитивным процессом самообнаружения. Эгоистическая природа многословия ничуть не изменяется от того, что это многословие - иногда на серьезную тему: гордый человек может говорить о смирении и молчании, прославлять пост, дебатировать вопрос, совершать добрые дела или молиться - что выше.

Уверенность в себе быстро переходит в страсть командования. Человек посягает на чужую волю (не вынося ни малейшего посягания на свою), распоряжается чужим вниманием, временем, силами, становится нагл и нахален. Свое дело - важно, чужое - пустяки. Он берется за все, во все вмешивается.

На этой стадии настроение гордого портится. В своей агрессивности он, естественно, встречает противодействие и отпор; становится раздражителен, упрям, сварлив. Он убежден, что его никто не понимает, даже его духовник; столкновения с «миром» обостряются, и гордец окончательно делает выбор: «я» против людей, но еще не против Бога.

Душа становится темной и холодной, в ней поселяется надменность, презрение, злоба, ненависть. Помрачается ум, грань между добром и злом размывается, так как она заменяется различением «моего» и «не моего». Он выходит из всякого повиновения, невыносим во всяком обществе; его цель - вести свою линию, посрамить, поразить других. Он жадно ищет известности, хотя бы скандальной, мстя этим миру за непризнание и беря у него реванш. Если он монах, то бросает монастырь, где ему все невыносимо, и ищет собственных путей. Иногда эта сила самоутверждения направлена на материальное стяжание, карьеру, общественную и политическую деятельность, иногда, если есть талант, - на творчество, и тут гордец может иметь благодаря своему напору некоторые победы. На этой же почве создаются расколы и ереси.

Наконец, на последней ступеньке человек разрывает связь и с Богом. Если раньше он совершал грех из озорства и бунта, то теперь разрешает себе все: грех его не мучит, он входит в привычку. Если на этой стадии ему легко, то ему будет легко с дьяволом и на темных путях. Состояние души мрачное, беспросветное, одиночество полное, но вместе с тем искреннее убеждение в правоте своего пути и чувство полной безопасности, в то время как черные крылья мчат его к гибели.

Собственно говоря, такое состояние мало чем отличается от помешательства. Гордый и в этой жизни пребывает в состоянии полной изоляции (тьма кромешная). Достаточно посмотреть, как он беседует, спорит: он или вовсе не слышит, что ему говорят, или слышит только то, что совпадает с его взглядами; если же ему говорят что-либо, противоречащее его мнению, он злится, как от личной обиды, издевается и яростно отрицает. В окружающих он видит только те свойства, которые он сам им навязал, так что даже в похвалах своих он остается гордым, замкнутым в себе, непроницаемым для объективного.

Характерно, что наиболее распространенные формы душевной болезни - мания величия и мания преследования - прямо вытекают из чувства «повышенного самоощущения» и совершенно немыслимы для смиренных, простых, забывающих себя людей. Ведь и психиатры считают, что к душевной болезни (паранойе) ведут, главным образом, преувеличенное чувство собственной личности, враждебное отношениек людям, потеря нормальной способности приспособления, извращенность суждений. Классический параноик никогда не критикует себя, он всегда считает себя правым и остро недоволен окружающими людьми и условиями своей жизни.

Вот где выясняется глубина определения преп. Иоанна Лествичника: «Гордость есть крайнее души убожество». Гордый терпит поражение на всех фронтах: психологически - тоска, мрак, бесплодие; морально - одиночество, иссякание любви, злоба; с богословской точки зрения - смерть души, предваряющая смерть телесную, геенна еще при жизни; гносеологически - солипсизм(1); физиологически и патологически - нервная и душевная болезнь.

Ответ вытекает из сущности вопроса - смирение, послушание объективному, послушание по ступенькам: любимым, близким людям, законам мира, объективной правде, красоте, всему доброму в нас и вне нас, послушание Закону Божию, наконец, послушание Церкви, ее уставам, ее заповедям, ее таинственным воздействиям. А для этого - то, что стоит в начале христианского пути: «Кто хочет идти за Мною, пусть отвержется себя». Да отвержется... да отвергается каждый день; пусть каждый день, как стоит в древнейших рукописях, берет человек свой крест - крест терпения обид, поставления себя на последнее место, перенесения огорчений и болезней и молчаливого принятия поношения, полного безоговорочного послушания - немедленного, добровольного, радостного, бесстрашного, постоянного. И тогда ему откроется путь в царство покоя, «глубочайшего смиренномудрия, все страсти истребляющего».

Богу нашему, «Который гордым противится, а смиренным дает благодать», - слава.

Пo книге «Записи», Священник Александр Ельчанинов, Москва, «Русский путь», 1992.

1 Крайняя форма субъективного идеализма, признающая несомненной реальностью только мыслящего субъекта и объявляющая все остальное существующим лишь в его сознании. В этическом смысле - крайний эгоизм, эгоцентризм.

Родился 1 марта 1881 года в г. Николаеве в семье офицера. Окончил исторический факультет Петербургского университета, изучал богословие и литературу. Отказался от академической карьеры и поступил в Московскую духовную академию. Был секретарем Московского религиозно-философского общества имени В. Соловьева (1905). Преподавал в гимназии Левандовского в Тифлисе, затем работал директором этой гимназии. Покинул Россию в 1921 году. Жил в Ницце, на юге Франции, где преподавал русский язык. Был одним из руководителей Русского студенческого христианского движения (РСХД). Женился на Т.В. Ельчаниновой (урожд. Левандовской). Священник (1925). Скончался в Париже 24 августа 1934 года. Похоронен на кладбище в г. Медон под Парижем.

Предыдущие записи

"То был внезапно обретенный мною секрет
счастья, о коем спорили философы множество
веков; счастье теперь покупалось за пенни..."
"Исповедь англичанина, любителя опиума".
Томас Квинси

1. МЕТАМОРФОЗЫ

То, что во II-м веке н.э. Светоний клеймил как разврат , а в ХIХ-м веке Дюркгейм объяснял аномией , в ХХ-м - получило наименование «Сексуальная революция». Так назвал свой труд ассистент д-ра Фрейда - В. Райх, исследовавший перемены в Советской России 20-30-х годов. Таким образом, явление, с начала 50-х годов охватившее Европу и Америку, вовсе не следствие свободы и прогресса, как нас уверяют на Западе, и начала его просматриваются сквозь две Русские революции начала века.

В декабре 1917 года Ленин подписывает декреты, уравнивающие права женщины и мужчины. Одновременно прекращается преследование гомосексуализма. Женщины получают полную экономическую свободу и самостоятельность, легализован аборт . "Положение женщины сейчас таково, что оно, с точки зрения даже самых развитых стран, может быть названо идеальным", - пишет Ленин. За этими переменами пристально следят на Западе. Придя к власти в России, бывшая революционная эмиграция воплощает в жизнь новейшие социальные идеи, почерпнутые в Европе.
В 1926 году д-р Фрейд, в частном разговоре, выражает надежду на удачный исход революционного "эксперимента" в России.

* В одном из исследований сообщается о том, что 70% гомосексуалистов признались, что имели сексуальные отношения с более чем 50% своих партнеров только один раз (3).

* В одном из исследований сообщается о том, что средний гомосексуалист имеет от 20 до 106 партнеров в год (6). Средний гетеросексуал имеет 8 партнеров в течение всей жизни.

* Многие гомосексуальные контакты происходят в состоянии опьянения, под действием наркотиков, либо в обстановке оргии (7).

* Многие гомосексуалисты не обращают внимания на предупреждения об их образе жизни: «Знание принципов здоровья было довольно высоким, но это знание не имело никакого отношения к сексуальному поведению" (16).

Психиатрия: индустрия смерти

Психиатры утверждают, что более миллиарда человек на планете психически больны. За последние 30 лет они выписали психиатрические препараты 543 миллионам человек и прямо сейчас они сажают 17 миллионов школьников на стимуляторы и антидепрессанты. Людей принудительно лечат даже без их согласия. Психиатры зарабатывают на этом миллиарды и миллиарды…

Фильм рассказывает об истории возникновения, развитии и сегодняшнем дна одной из самых удачных всемирных афер под названием "Психиатрия". Рассматривается история становления психиатрии как науки. Средние века, Новое время, эпоха нацизма, тоталитарный режим в СССР, современная американская психиатрия. Психиатры уверены, что каждый человек психически болен. Вы курите слишком много - это болезнь, вы несчастны – это болезнь, вы худы – это болезнь, вы полны – это болезнь. Откуда это всё берётся? Из воображения психиатров, выдумывающих всё это. Они записывают это, публикуют под своими именами. Так возникают болезни. Это не наука, это её симуляция. Ничего полезного не делается, но за это выставляют счета.
С выводами авторов фильма можно спорить, но факты представлены очень серьёзные и большинству широкой публики неизвестные. К примеру снятые на киноплёнку опыты над детьми, которые проводил известный академик Павлов (тот самый, который вырабатывал условный рефлекс у собак). Эксперименты над людьми, лоботомия, жестокие методы "лечения" – это факты. И истерическая реакция различных психиатрических ассоциаций по всему миру (в том числе и в России) на этот фильм лишнее тому подтверждение.

Год выпуска: 2006

Название фильма: Психиатрия: индустрия смерти

Оригинальное: Psychiatry: An Industry of Death

Страна: США

Режиссер: Гарлэнд Аллен

Жанр: Новое, Документальный

В ролях: Гарлэнд Аллен, Льюис Басс, Майкл Беренбаум, Сэмюэл Блюменфилд, Артур Каплан, Паула Каплан, Бет Клэй, Ти Колбер, Дэннис Бауэн, Маргарет Хэйген, Рэймонд Хэйнс, Sonja Muhammed, и другие...

Публикуемая статья является частью работы, посвященной российскому периоду биографии видного деятеля Русской Православной Церкви отца Александра Ельчанинова . Автор подготовил к печати переписку А. В. Ельчанинова с его друзьями по тифлисской гимназии П. А. Флоренским и В. Ф. Эрном, а также материалы, касающиеся периода деятельности А. В. Ельчанинова в русле ХББ (Христианского Братства борьбы). Частично уже была опубликована и прокомментирована переписка университетского периода жизни А. В. Ельчанинова, обработаны материалы архивов Петербурга, Москвы, Парижа, относящиеся к биографии отца Александра. В свое время собранные материалы будут опубликованы, что даст возможность исследователям и биографам составить более полную картину исканий и деятельности представителей русского религиозного возрождения начала ХХ века.

Tворчество и жизненный путь священника Александра Викторовича Ельчанинова, церковного публициста, видного деятеля Русской Православной Церкви, привлекает большое внимание историков и других исследователей. В последнее время его «Записи» вышли во многих издательствах и стали настольной книгой многих православных людей. Издательство «Русский путь» выпустило переиздание вышедшей сто лет назад книги «История религии», написанной А. В. Ельчаниновым в сотрудничестве с его друзьями В. Ф. Эрном и П. А. Флоренским. В приложении к книге была опубликована статья С. Н. Булгакова «О противоречивости современного безрелигиозного мировоззрения».

Личность отца Александра также привлекает большое внимание историков России и Православной церкви. А. В. Ельчанинов жил в эпоху расцвета русской культуры, называемой Серебряным веком, был в центре культурной жизни Петербурга, Москвы, Тифлиса. Когда грянула великая катастрофа, он ушел в изгнание, был в центре жизни русской диаспоры, священником Русской Православной Церкви Зарубежья, одним из основателей Русского Студенческого Христианского Движения (РСХД). Уже после его преждевременной кончины были опубликованы его «Записи», материалы дневников, воспоминания о нем представителей русской диаспоры. Однако российский период его биографии исследован мало, и эта лакуна не позволяет историкам составить более полную картину религиозных исканий интеллигенции первой четверти ХХ века, ярким представителем которой был А. В. Ельчанинов. Заполнить зияние тем более важно, что отец Александр был среди тех представителей мыслящей элиты своего времени, кто трудно и противоречиво в кризисный период истории России и Церкви шел дорогой, которую протоиерей Сергий Булгаков назвал «путем из Афин к Иерусалиму Небесному». Тема получает еще большую актуальность в наше время, когда в российском обществе идет процесс, удивительными алгоритмами повторяющий то, что в свое время другой современник отца Александра философ Н. А. Бердяев «с точки зрения вечности» назвал «русским религиозным возрождением». Важно это и потому, что после 17 мая 2007 года, когда состоялось поистине «Торжество Православия» и в русло Матери Церкви вновь влились струи протоки, надолго отторгнутой ураганом истории, нам необходимо обратиться к тому горькому и славному времени, когда лучшие представители России одни - мученически отстаивали веру предков на страдающей Родине, другие - хранили негасимую свечу веры в далеком изгнании.

Биография А. В. Ельчанинова тесным образом связана с именами видных представителей русского Серебряного века и религиозного возрождения России того времени. Среди его близких друзей были Павел Флоренский, Владимир Эрн, Валентин Свенцицкий, Сергей Булгаков, которые, кроме рано умершего В. Ф. Эрна, стали духовными пастырями, в период гонений разделившими трагическую судьбу со своими чадами. Отец Павел и отец Валентин остались в России и со своим народом испили до дна горькую чашу страданий. Отец Александр и отец Сергий скончались в эмиграции, самоотверженно окормляя русских изгнанников.

После появления в печати романа Булгакова «Мастер и Маргарита» в широких кругах стала модной оптимистическая фраза «Рукописи не горят». Однако повторяющие ее не упоминают, что сказана она персонажем романа Воландом, князем тьмы, явившимся в совдеповскую Москву. Увы, рукописи горят, уничтожаются, истлевают. Тем ценнее нам подвиг тех, кто несмотря на опасности сумел сохранить живые свидетельства истории: рукописи, письма и дневники своих великих предков. В настоящее время ведется обработка архивов священника Павла Флоренского и философа Владимира Эрна, а также материалы по биографии и творчеству священника Валентина Свенцицкого, которые содержат материалы, способствующие восстановлению биографии и А. В. Ельчанинова в ее российский период. Подготовленные материалы будут опубликованы в свое время, но уже теперь к сотрудникам, участвующим в работе над ними, нередко обращаются представители различных, в том числе православных, издательств, из многих регионов России с просьбой уточнить биографические сведения об отце Александре. Ответы на некоторые вопросы дают материалы архивов Москвы и Петербурга. К сожалению, по целому ряду веских причин архивы Тбилиси в настоящее время исследователям недоступны. Но больше всего материалов дает эпистолярное наследие друзей и соратников отца Александра, о которых сказано выше. В настоящей статье мы сделаем акцент на раннем, наименее исследованном периоде биографии А. В. Ельчанинова, что, надеемся, станет подспорьем для публикаторов его трудов.

Александр Викторович Ельчанинов родился 1 марта (даты указаны по ст. ст.) 1881 года в городе Николаеве. Он был вторым сыном Виктора Яковлевича Ельчанинова, в то время штабс-капитана 58‑го пехотного полка, и Екатерины Ивановны, в девичестве Оссовской, дочери надворного советника. Крещен был Александр 13 апреля 1881 года, а таинство крещения совершил полковой священник Николай Руднев. Отец Александра В. Я. Ельчанинов, родившийся 14 октября 1850 года, был из штаб-офицерских детей Бессарабской губернии, начал службу в 1869 году при штабе 15‑й пехотной дивизии, учился с 1871 по 1873 год в Одесском пехотном юнкерском училище. Службу В. Я. Ельчанинов закончил в 1891 году подполковником Новобаязетского резервного пехотного полка (кадрового), командующим батальоном, кавалером ордена Св. Станислава 3‑й степени. Через 2 года после отставки В. Я. Ельчанинов скончался. Кроме Александра в семье было еще трое детей: Николай, родившийся 30 апреля 1879 года, Борис, родившийся 2 ноября 1886 года, и Евгения, родившаяся 3 января 1883 года. Оставшаяся без кормильца семья поселилась в Тифлисе и жила на пенсию всего в 48 рублей в месяц .

Обратимся к родословию фамилии Ельчаниновых. Интерес А. В. Ельчанинова к прошлому своего рода пробудил его друг П. А. Флоренский, много занимавшийся генеалогическими исследованиями. В 1916 году отец Павел знакомится, сначала по переписке, а затем в Сергиевом Посаде лично, с Иваном Николаевичем Ельчаниновым (1862–1923), историком, краеведом Ярославской губернии, исследователем генеалогии дворянских семей России. По просьбе отца Павла И. Н. Ельчанинов сообщает ему о своих изысканиях, касающихся дворянского рода Ельчаниновых, к которому принадлежит и он сам, а отец Павел, в свою очередь, пересылает полученные сведения своему другу Александру, который в это время находится на военной службе в Тифлисе. Согласно этим сведениям, а также последующим изысканиям, Ельчаниновы, или ранее Елчаниновы, принадлежали к дворянскому роду потомственных военных. Родоначальником фамилии был тевтонский рыцарь Алендрок, пришедший из Польши на службу к великому князю Василию Темному в середине XV века. Его потомки были пожалованы от государей поместьями в 1476 году. Однако есть основания считать, что сам Алендрок происходил от поволжских тюрок, на рубеже XIV–XV веков ушел в Польшу, сохранив свое тюркское имя: Алендрок от тюркского алындырк - «налобник, науза», а Елчанинов от тюркского елчи - «вестник, глашатай». В письме от 14 января 1916 года А. В. Ельчанинов, находящийся на военной службе в Тифлисе, пишет отцу Павлу: «Не знаю, уж как тебя благодарить за присылку портрета Богдана и герба. Я часто думаю о тебе, но писать трудно по многим причинам. Работы много. Погода хорошая. Возможно, что к весне отправлюсь на фронт. Постараюсь попасть в Персию: меня страшно привлекают места теперешних боев: Хамадан (Экбатан), Ктезифон и т. д. Спасибо тебе за сообщение о моем предке Богдане. Если удастся снять фотографию, то я буду тебе очень благодарен; где это ты разыскал его? За это я привезу тебе из Месопотамии статуэтку какого-нибудь Мардука или Шамаша» .

Присланный Флоренским герб рода Ельчаниновых представляет собой увенчанный дворянским шлемом щит, разделенный на четыре части, где в первой (левой верхней) на зеленом поле изображена куча ядер, а по сторонам три серебряные шестиугольные звезды; во второй на золотом и четвертой на зеленом полях ель, а в третьей (левой нижней) части на голубом поле показана выходящая из облаков рука в серебряных латах и поднятый вверх меч. Что касается Богдана, о котором пишет А. В. Ельчанинов, то фотографию с его портрета кисти Ф. Рокотова, гравированный Д. Герасимовым в 1771 году, Флоренский выслал, объясняя, что речь идет о Елчанинове Богдане Егоровиче (1744–1769), полковнике, убитом под Браиловом. Богдан Елчанинов был также писателем, автором комедии «Наказанная вертопрашка», изданной и поставленной в Петербурге в 1767 году. Другая его комедия: «Награжденная добродетель» до нашего времени не дошла. А. В. Ельчанинов благодарит отца Павла и И. Н. Ельчанинова за предоставленные материалы и 26 июля 1916 года пишет в Сергиев Посад Флоренскому: «Дорогой Павлуша, все недоразумение происходит оттого, что пропало одно, а может быть два моих письма. В них я очень благодарил тебя за генеалогию Ельчаниновых. Вообще, все это кажется мне чудесным. Ивану Николаевичу Ельчанинову я еще не писал, и прямо не представляю, когда напишу - ты не можешь представить, как я занят - какой-то тяжелый сон без пробуждения» .

К сожалению, в связи с войной, революцией и последовавшей затем эмиграцией А. В. Ельчанинова ни встреча, ни переписка его с дальним родственником не состоялись. Летом 1918 года в Ярославле был сожжен дом И. Н. Ельчанинова. В пожаре погибли ценнейшие материалы по истории Ярославского края, большое собрание книг и рукописей. И. Н. Ельчанинов вынужден был перебраться в Москву, где он и его супруга нашли приют в Сретенском монастыре. 23 сентября 1918 года он пишет в Сергиев Посад отцу Павлу: «Теперь я обретаюсь на Б. Лубянке в Сретенском монастыре в келии отца Нектария, с которым живем очень дружно, что называется “душа в душу”» . И позже, 25 декабря 1919 года: «В Сретенском монастыре разыскал интересный синодик XVII в. Дает много для истории монастыря, в печатной истории монастыря. Оставшееся очевидно не надо. Книг у меня набирается понемногу, собралось более 1000, между ними много библиографических редкостей». В эти годы И. Н. Ельчанинов работает под руководством князя Урусова с документами, воссоздающими историю монастырей. Он подробно рассказывает в письмах отцу Павлу Флоренскому о ведущихся работах, сотрудниках, бытовых условиях Москвы первых послереволюционных лет. 20 июня 1920 года супруга И. Н. Ельчанинова пишет в Сергиев Посад отцу Павлу Флоренскому: «Многоуважаемый О. Павел! Спешу Вам сообщить, что мы в Сретенском монастыре больше не живем, всех выселили. Когда будете в Москве, не забывайте нас и вот наш адрес: Пречистенка Царицынский пер. д. 7. кв. 1». Впоследствии И. Н. Ельчанинов работал в Статистическом управлении Министерства юстиции.

Как и его братья Николай и Борис, Александр Ельчанинов учился во 2‑й тифлисской классической мужской гимназии, где его одноклассниками были Владимир Эрн, Павел Флоренский, Михаил Асатиани и многие другие впоследствии видные деятели науки и культуры. Особенная дружба связала в эти годы гимназистов Александра Ельчанинова и Павла Флоренского. Они вместе проходят полосу открытий, разочарований и обольщений, с юношеским пылом бросаются из одной крайности в другую, от полной абсолютизации научного знания, пылкого увлечения толстовством и обличения «поповства» к такому же страстному увлечению мистическими учениями и поисками путей к высшему знанию .

В 7‑м классе в гимназию пришел новый преподаватель истории Г. Н. Гехтман . Из старшеклассников гимназии он создал историко-философский кружок, участники которого обсуждали важные религиозные, философские и этические вопросы. Г. Н. Гехтман был удивительно талантливым, вдохновенным педагогом. Отношения с ним его ученики будут поддерживать долгие годы. Именно Гехтман привил своим любимым ученикам особый стиль общения учитель - ученик, столь свойственный русской педагогике, который мы назвали бы «кружковством». Важнейшей составляющей метода является шефство старших учеников над младшими. Отношения, сложившиеся в гимназии, сохранились и тогда, когда старшие наставники покинули ее стены. А. В. Ельчанинов, будучи вторым сыном в семье, рано потерявшей кормильца, дает частные уроки, а кроме того, занимается с младшими учениками гимназии, названными впоследствии «ельчаниновцы» и которые сохранят ему верность на долгие годы, а некоторые станут прихожанами священника Александра Ельчанинова во Франции. Отметим, что среди учеников Александра Ельчанинова в Тифлисе был М. М. Карпович, ставший в эмиграции в США деканом славянского факультета Гарвардского университета, редактором эмигрантского издания «Новый журнал».

Выпуск 2‑й тифлисской мужской гимназии 1900 года был ослепительным. Вот как пишет об этом в своих воспоминаниях П. А. Флоренский: «Учился во 2‑й Тифлисской классической гимназии. Класс наш считался выдающимся, и из него вышло довольно много деятелей (упомяну Д. Бурлюка, И. Церетели, Л. Розенфельда (Каменева) и др.). Если не ошибаюсь, в классе было получено при окончании курса 6–7 золотых медалей и вдвое серебряных» . Летом 1900 года по окончании гимназии ее «золотые» выпускники Флоренский, Ельчанинов и Эрн покидают Тифлис, чтобы продолжить учебу в университете. В последний гимназический год кумиром друзей стал философ Владимир Соловьев, с «Критикой отвлеченных начал» которого они, судя по упоминаниям в письмах А. В. Ельчанинова, знакомились в кружке Г. Н. Гехтмана. «Едем к Соловьеву», - решили друзья и отправились в русские столицы. Имя философа было связано для них как с Московским университетом, выпускником которого тот был, так и с Петербургским, где приват-доцент Владимир Соловьев читал лекции и откуда его вынудили уйти после того, как в публичной лекции, весной 1882 года он призвал помиловать народовольцев, совершивших убийство императора Александра II. Справедливости ради следует сказать, что перед этим Владимир Соловьев обратился к радикальным революционерам, призывая их отказаться от террора и кровопролития. Когда поезд с тифлисскими юношами проезжал станцию Ростов, они узнали, что Владимир Соловьев скоропостижно скончался в Москве, вернее, в Узком недалеко от Москвы, в имении своих друзей князей Трубецких. Так для русской философии закончился XIX век и наступил век ХХ, один из самых трагических в истории державы, а для тифлисских юношей начался период студенчества, новых поисков, обретений и разочарований.

Александр Ельчанинов поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, его друзья учились в Московском университете: Павел Флоренский на физико-математическом, а Владимир Эрн - на историко-филологическом факультетах. Александр Ельчанинов пытается перевестись в Москву, поближе к своим друзьям. Ему это так и не удается в связи с тем, что он связан финансовыми обстоятельствами и обязательствами, данными под залог его обещания учиться в Петербурге и вернуться преподавателем в Кавказский учебный округ, о чем свидетельствуют строки его писем Владимиру Эрну . Тем не менее он не прерывает связи с Эрном и Флоренским, которые живут в одной комнате в университетском общежитии имени императора Николая II, расположенном на Большой Грузинской улице в Москве. Между ними идет интенсивная переписка. Друзья обмениваются впечатлениями о занятиях, о профессорах, о студенческих волнениях тех лет, пишут о книжных новинках. Их переписка тех лет, которая пока полностью не опубликована, а также материалы архивов создают рельефную картину жизни России первых лет прошлого века, представляют важные свидетельства культурной и общественной жизни, религиозных исканий представителей Серебряного века.

Библиография

1. Шутова Т. А. К 125‑летию со дня рождения А. В. Ельчанинова. Флоренский и Ельчанинов: из Афин к Иерусалиму Небесному // Вестник Русского христианского движения. Париж - Нью-Йорк - Москва. № 190. 2006. - С. 192–208.

2. Шутова Т. А.  Диалог длиною в четверть века. К истории создания диалога «Эмпирея и Эмпирия» Павлом Флоренским // На пути к синтетическому единству европейской культуры. Философско-богословское наследие П. А. Флоренского и современность / Библейско-богословский институт св. апостола Андрея. - Москва, 2006. - С. 223–233.

3. Едем к Соловьеву! // Человек. 2005. № 1.

4. Флоренский П. В., Шутова Т. А. Переписка Флоренских. 1900. Подготовка к печати и комментарии // Человек. 2005. № 1, 2, 3, 4.

5. Флоренский П. В., Шутова Т. А. Московскому университету - 250 лет. Павел Флоренский - ХХ век от Р. Х., год первый // Наше наследие, № 73/2005. - С. 86–111.

6. Шутова Т. А. К истории создания диалога «Эмпирея и Эмпирия» Павла Флоренского // Владимир Соловьев и культура Серебряного века: К 150‑летию Вл. Соловьева и 110‑летию А. Ф. Лосева. - М.: Наука, 2005. - С. 392–398.

7. Флоренский П. В., Шутова Т. А . Павел Флоренский и Александр Ельчанинов. На пути создания православной педагогики. У водораздела жизни. Переписка П. А. Флоренского с родными и близкими в 1904 году // Антропологические матрицы ХХ века. Л. С. Выготский - П. А. Флоренский. Несостоявшийся диалог. - Приглашение к диалогу. - М.: Прогресс-Традиция. 2007. - С. 571–641.

8. Шутова Т. А. Слово в неделю Крестопоклонную… Павел Флоренский, год 1906 // Альманах София. П. А. Флоренский и А. Ф. Лосев: род, миф, история. - Выпуск II. - Уфа. 2007.